Сулейман-Стальский район
Версия для слабовидящих

Шарвили: вечная битва за добро

Исторический субстрат в лезгинском народном эпосе. Лезгинский народный героический эпос «Шарвили», собранный, систематизированный и литературно обработанный поэтами Забитом Ризвановым (1926—1992) и Байрамом Салимовым (1929) в 50—60-х годах XX века, впервые был издан отдельной книгой в 1999 году, хотя многочисленные отрывки из этого произведения публиковались в периодической печати, начиная с 1964 года. В 2008 году полный текст эпоса вышел в свет и на русском языке в переводе Ризвана Ризванова.

no_image.jpg Покойный профессор, доктор философских наук Ахед Агаев еще в 2000 году подчеркнул, что «"Шарвили" — не просто эпос (величальное повествование о герое и героике), но, самое главное, звонкий гимн и гордая песнь о надежном народном заступнике и защитнике, идея очень созвучная нашим современным реалиям». Идейно-художественная завершенность эпоса, безусловно, объясняется тем, что он веками обрабатывался и оттачивался народными мастерами и был доведен до высокого совершенства. Он сосредоточил в себе непреходящие нравственные ценности народа, его представления о добре и зле, долге и чести, любви и ненависти, верности и измене, храбрости и мужестве.
Как было отмечено другими исследователями эпоса, например, профессором, доктором философских наук Михаилом Вагабовым, в образе Шарвили органично сочетаются архаические, мифические, сказочные и реальные мотивы, что указывает на многослойность происхождения эпоса. Действительно, рождения Шарвили ждали семь лет, а родился он лишь после того, как его родители съели по половинке волшебного яблока, «большого, краснощекого», преподнесенного им Кас-Бубой — «воином, лекарем и сказителем». 
Шарвили наделен богами (указание на языческий период в истории лезгин) исполинской силой, которую он может утратить только в том случае, если его ноги оторвутся от родной земли. В раннем детстве Шарвили поражает людей необыкновенными способностями. Он растет не по дням, а по часам, побеждает свирепого быка, ловит на бегу волка за уши, строит огромную плотину на многоводной реке со стремительным течением. 
Его волшебный меч, закаленный в молоке молодиц, родивших первого ребенка, не могут поднять даже семеро силачей. В битве с темными подземными силами он добывает себе коня, способного летать по воздуху, а возлюбленную находит после победы над Семируким аждаханом. Он совершает много подвигов, в повествовании о которых тесно переплетаются сказочные и вполне реальные атрибуты. 
Например, его возлюбленная Цюквер превращается в камень в результате злокозней темных сил, но погибает, как обычный человек, от рук внезапно напавших чужеземцев. Другая его возлюбленная — Шекер — способна обернуться ланью, а против самого Шарвили, оказывается, можно применить коварство с целью его физического истребления.
Подобный симбиоз мифического и реального позволяет полагать, что эпосу «Шарвили» свойственны разнотипные эпические характеристики. Он одновременно и архаический, и классический, хотя черты последнего типа явно превалируют. Как известно, классические эпосы возникают на раннем этапе этнической консолидации и образования элементов государственности. Это обстоятельство, бесспорно, связано с политической историей народа.
В данной связи интересно было бы провести параллель между образом Шарвили и некоторыми реальными историческими персонажами, которые фигурируют в истории лезгин раннефеодального периода. Речь идет о Ваче II, крупном государственном и политическом деятеле, царе Кавказской Албании.
В 457 году Ваче II возглавил крупнейшее в истории Кавказской Албании всенародное восстание против персидских Сасанидов. Как свидетельствуют местные летописцы, в частности Моисей Каланкайтукский, этот албанский царь был храбрым и мужественным воином. Он противостоял персидским силам в течение шести, может быть, и более лет. Не вдаваясь в подробности повстанческого движения, остановимся на неожиданном для всех — и для восставших племен, и для персов — поступке Ваче II.
Он добровольно отрекся от престола и удалился от мирской жизни, став отшельником. Он ушел в безлюдные места и предался глубоким размышлениям о суетности бытия, видимо, считал себя виновником того, что в результате многолетнего противостояния Сасанидам в его стране воцарились разруха и нищета. Нечто подобное случилось и с Шарвили.
В одном из сказов эпоса повествуется о вынужденном уединении Шарвили, после того как народ осудил его за намерение жениться до истечения траурного срока после трагической гибели его родителей и первой жены — Цюквер.
Здесь надо подчеркнуть, что Шарвили не был царем в отличие от Ваче II, но пользовался в народе непререкаемым авторитетом и огромной искренней любовью, что даже больше, чем обычные царские почести. В то же время Шарвили, подобно Ваче II, был храбрым и мужественным воином, предводителем и военачальником.
На первый взгляд может показаться, что мотивы уединения того и другого разнятся в корне. Царь сожалел о разрушении страны, а эпический герой страдал от общественного порицания. Тем не менее, в данном случае можно полагать, что разъединяющее начало как раз и является объединяющим фактором. Ваче II мучился мнимым осуждением со стороны народа, а Шарвили — реальным.
Проведение подобной параллели логично и по той причине, что в одном из эпических сказов говорится о том, что Шарвили, будучи однажды на службе у царя, участвовал в отражении чужеземных войск — римских. Надо думать, что память о событиях, связанных с деятельностью царя Ваче II, отложилась в памяти народа и странным образом трансформировалась в эпическом сюжете в осуждение богатыря Шарвили за его невольное пренебрежение к траурному обычаю.
Здесь, скорее всего, имеем дело с художественным восприятием реального исторического события, в результате чего оно наложилось на уже существовавшее до этого сказание о справедливом и непобедимом герое, который в народном представлении должен быть безупречным и с моральной стороны — своеобразным идеалом высокой нравственности и безукоризненной верности народным традициям. Мифологизация реальных исторических событий и фактов не единичное явление, поскольку прослеживается и в ряде эпосов других народов, например, в армянском «Давиде Сасунском», калмыкском «Джангаре», тюркском «Кер-оглы», древнерусском былинном цикле, в «Слове о полку Игореве».
В этих и некоторых других сказах лезгинского эпоса прослеживается трансформация архаического типа в классический, поскольку в последнем во главу угла ставится не богатырская сила, а оценивается личность героя, характеризуются его духовные качества. В данном цикле сказов Шарвили находится в состоянии постоянной борьбы со злом, вечной битве за добро. 
Это свидетельствует о том, что в народном эпическом мышлении происходили заметные изменения. Смена акцентов прослеживается и в том, что Шарвили уже сражается не с чудовищами (Одноглазый великан, Семирукий аждахан, Кускафтар, Шармуну, Мармари, владыка Ледовой страны и др.), а с иноземными захватчиками. Он становится народным предводителем, народным заступником, защитником Отечества.
Приведенная выше параллель с царем Ваче II свидетельствует именно о таком сдвиге акцентов, хотя мифологическая составляющая отнюдь не исчезает из ткани эпоса, однако и образы архаических чудовищ приобретают некоторые земные черты, они как бы очеловечиваются, как, например, владыка Ледовой страны.
В одном из сюжетов он обещает старику разыскать его сыновей, ушедших из отчего дома в поисках счастья. В другом месте сразу после победы над Семируким аждаханом — архаическим чудовищем — Шарвили вступает в бой с кочевниками и освобождает захваченный ими город Ковар — нынешний Дербент. Даже при сохранении архаических мотивов в большинстве эпических сказов героем Шарвили движет, прежде всего, чувство долга, готовность вечно бороться за справедливость и добро.

Настоящее время



Возврат к списку